Ухожу я в тайгу, ухожу. 

Ты не плачь, родная. Бонжур.

Лучше спой на прощанье мне, спой.

Очень мил голос твой.

А не можешь - давай помолчим.

В тишине в глаза поглядим.

Этот взгляд твой с собой в тайгу

унесу сквозь пургу.

Ну а может?.. Не хочешь?.. Жаль.

Нет, не надо до двери провожать. 

Оставляю для мужа твой взгляд.

Мне ребята гудят.

Ухожу я в тайгу, ухожу…

Падает мокрый снег.     

Подымается пар от луж вверх.

Что за странная штука жизнь...

Постоянно слышу твой смех.

Триумфальная арка, Париж.

Ни зги не видать - туман.

Холодает, слегка дрожишь.

А в тумане таится обман.

Звуки вязнут в белёсой мгле. 

Застревают, как в вате пыль.

Лишь клаксоны сигналят всё злей. 

И смешалось все: сказка и быль.

Падает мокрый снег.     

Подымается пар от луж вверх.

На распутьи весь век стоишь

и не знаешь, свершишь ли грех.

Словно нету иных забот,

парижане - народ такой:  

кальвадоса бокал: “Салют!”

по дороге с работы домой.

И опять из бистро во мрак,

где витают обрывки снов...

Пессимисту приснится - страх.

Оптимисту - роза ветров.

               * * *

Сквозь окно вытекает дым

от твоих и моих сигарет.

Как туман исчезает с теплом,

растворяется весь этот бред.

Поздний вечер. Москва. Входит ночь.

Догорает последний “Казбек”.

Стайка звёзд из окна смылась прочь.

В девяностые... движется век.

Над Москвой пролетел летний дождь.

Дым окутал корабль на стене,

переполнен окурками “Ёж”,

а слова, почему-то, ясней.

Занавеску пробил лунный свет.

И корабль поплыл по волнам.

Может быть, он везёт вам привет.

Может быть, направляется к нам.

Лунный свет по земле расплескался 

и, в волшебном таинственном сне, 

на обрывках бумаги остался

снегом, выпавшим вдруг по весне. 

Все проходит: обиды и дружба, 

даже ночи безумной любви.

Как немного для счастья нам нужно -

только тихо его позови. 

Мы, как дети, наивно моргаем

в приближении нового дня.

А волна, на волну набегая,

в океан убегает маня. 

Так в копилку пути собирает,

удивляясь, что каждый тернист,

и о Гамлета роли мечтает 

бессловесный с подносом статист. 

Под усеянный звёздами купол 

нитью тянется каждая роль

из волшебной коробки для кукол.

Рядом там и поэт, и король.  

Там навстречу идущий прохожий 

и гудки безобидных машин 

слились в день на вчерашний похожий...

Как во сне, мы куда-то спешим.

А потом после праведной спячки, 

как броню равнодушье храня, 

мы своих настроений не прячем,

бога с чёртом в чём-то виня. 

Где же суть? Я не знал и не знаю - 

строчки песни порой не ясны…

Только каждую ночь призываю 

до обидного чистые сны. 

В них друзья за столом веселятся, 

в них любимые преданы нам...

Но - судьбы беспокойной скитальцы -

мы на волю отдались волнам.

Ты опять уезжаешь.

Я опять провожаю. 

Эта ночь разлучит

нас с тобой навсегда.

Затаился рассвет,

словно вор, в полумраке.

Скоро лайнер умчит

часть мою без следа.

Ты меня позабудь,

не держи в сердце камень.

Это всё для меня -

мой удел, моя грусть. 

Пусть уносит тебя 

свежий ветер надежды.

Ветер с солью морской 

мне достанется пусть. 

Новый день наступил. 

Наступил час расплаты. 

Догорела свеча

и допито вино. 

Вспоминать о былом - 

это глупая слабость,

вспоминать о былом - 

это, право, смешно. 

Ты опять уезжаешь.

Я опять провожаю. 

В этот раз навсегда. 

В этот раз далеко. 

Кто успел, тот допел. 

Кто хотел, тот доплакал 

на последнем сеансе 

немого кино.

Снегом выпали звёзды.  

Улетает луна.  

Вновь играется соло

нерождённого дня. 

Сны попрятались в щели, 

и сифонит окно.  

От симфоний мы млели...

Их сыграли давно. 

  

Белой пеной поднялся

самозванец - туман.

Он как шпик затаился,  

он задумал обман.

А уставший шарманщик

всё сулит светлый край.  

Вам достанет билетик

на плече попугай.

Но мотив незнакомый

заструится опять.

И как будто из комы 

день воротится вспять.

Вновь предпримет попытку

растревожить меня.

Как секунды, копыта

устремятся, смеясь.

Чехардою песчинки.

Открываю глаза.

Песней утро сочится.

Грусть уходит назад.

Снегом выпали звёзды.  

Улетает луна.  

Вновь играется соло

незнакомого дня.

Я не могу простить, 

но я могу понять. 

Не надо лишних слов, 

и мне не надо знать...

Причины не важны - 

уже заглох мотор,

и мы у той сосны 

закончим разговор.

Развилка двух дорог - 

и нам не по пути.

Я карту потерял -

мне некуда идти. 

Погасли две звезды, 

за облаком - луна,

от бешеной езды 

состарилась она. 

Вот солнце уж взошло. 

Бежит дорога вдаль. 

На пол-шага вперёд 

бежит моя печаль. 

Осенним воробьём 

нахохлилась она. 

А мы костер зальём 

остатками вина. 

Я не могу понять. 

Но я могу простить. 

Не надо лишних слёз -

нам не о чем грустить. 

Засохли пироги. 

Кружится желтый лист. 

Мелодию любви

играет гитарист.

Шелест программок, 

                 скрип половиц, 

разные люди 

                 с минами лиц, 

гомон буфета, 

                 мерный шумок, 

фарс остановит 

                 третий звонок.

Скоро затихнет 

                 шорох одежд, 

снова возникнет 

                 ворох надежд. 

Вот занимает 

                 пульт дирижер, 

и возникает 

                 старый мажор. 

Зала дыханье 

                 слилось в одно, 

мрачные мысли 

                 сели на дно. 

Вечные звуки 

                 будут звучать, 

о сказках добрых 

                 можно мечтать. 

Но всё разрушил 

                 шумный антракт, 

каждый нарушил 

                 личный контакт, 

заколыхалось 

                 море в фойе 

и возвратилась 

                 проза вдвойне. 

Но нас спасает 

                 новый виток - 

радостно крякнет 

                 старый знаток, 

снова оркестр, 

                 снова минор, 

горько заплачет 

                 синий простор. 

               *  *  * 

Стёр все ладони 

                 верный бисёр, 

вперив в пространство 

                 бешеный взор, 

эхом разбился 

                 чей-то хлопок, 

старый служака 

                 взял номерок.

Темень ночная 

                 смотрит в тебя, 

тема витает 

                 отзвуком дня, 

улицей узкой 

                 едешь домой, 

музыка светит 

                 яркой звездой.

Шипит шампанское в бокалах. 

Кириллов что-то говорит. 

Бой башни, голос президента, 

Метель... А время-то летит. 

Раскинув ветви ель застыла. 

Ночь переходит в первый день. 

Все бдят, хоть спать слегка охота. 

И каждый врёт, кому не лень. 

Да, обещанья краткосрочны. 

Да, поведенье без затей. 

Морозит. Лишь мерцают звёзды, 

как млечный путь твоих идей. 

Идей, которых нет в помине. 

Дым сигарет наводит тень. 

Великосветские поминки 

на год отложит новый день. 

Он наступил огарком свечки, 

и в полусветлой полутьме 

вдруг раздалось: "Ещё не вечер!"

с пластинки старой в тишине.

Люблю, когда, спускаясь, белый снег

сквозь фонари ложится, как перина.

Люблю, когда струится лунный свет,

танцуя, словно прима-балерина.   

Люблю, когда приходит полумрак   

и думы ожиданьем навевает.

Люблю, когда в шуршащей тишине

свечой дрожащей время пролетает. 

Люблю, когда над праздничным столом

вдруг поплывёт всё сказочным эфиром.

Люблю, когда над праведным умом   

на эту ночь безумства правят миром.

Люблю, когда искристый фейерверк  

шипит струей шампанского в бокалах.

Люблю, когда звучит задорный смех

в полууснувших полуночных залах. 

Люблю, когда далёкая звезда

через века путь озаряет светом.  

Люблю, когда любимые глаза

сияют ожидаемым ответом.

Люблю, когда я знаю, что душа

открыта восприятию сонета.

Люблю, когда зеркальная стена

волшебным отражением согрета.

Люблю, когда сам чёрт не разберёт,

и нас заносит вновь рождённой страстью.

Люблю, когда приходит Новый Год,  

и навевает ожиданье счастья.

Утро настало. 

Фея достала   

сказку рассвета

из чрева небес. 

Песню устало  

скрипка сыграла,   

будто на свете

много чудес.

   

Утро настало.  

Радостно встало   

зимнее солнце,  

потупив свой лик.  

Что-то напало...  

И застучало

доброе сердце. 

Сладостный миг.

   

Утро настало.  

Ночи не стало. 

Что убежало,

того не вернуть.   

Стрелку устало 

вкруг замотало.

Год молчаливо  

отправился в путь. 

Утро настало.  

И набежало.

Дрогнули веки. 

Легкая грусть. 

Комом упало.   

Светом обдало. 

Образ навеки   

запомнится пусть.

День уходящий спет.

Ночь проникает в дом.

Выключив всюду свет,

грусть затаилась сном.

Только экран включён.

Молча дрожит узор.

Кто-то всегда причём.

Мысли ведут дозор.

Сумрак сочится. “Верь!”

К горлу подходит даль.

Только не скрипнет дверь.

Только не скажет: “Жаль...”

Комната вновь пуста.

Пуст под экраном лист.

Может, опять устал?..

Может, не надо лиц?..

Разуму чувство – враг.

Выпустите!... “Пароль?!.”

Сказано. “Сделай шаг!”

Чая глоток... Изволь.

Только зачем бежать?..

Снова перо в руке.

В сердце не удержать...

Вдруг сберегу в строке.

Ночь покидает дом.

Словно оставив след

каплями на стекле

выпал дождём рассвет.

Только стучит в висках

строчек ночных узор.

Сплю. Карандаш в руке.

Сердце ведет дозор.

Тебя я встретил в октябре.

Ты по Тверскому неспеша 

плыла, как лебедь по реке, 

вся в белом, милая моя.    

     

В твоих очах огонь играл, 

от фонаря, что вход во МХАТ

стерег неслышно в темноте,

как стойкий сказочный солдат.

     

Ресницы снег припорошил,  

а в волосах дрожал листок:

последний член большой семьи

от ветра спрятался, дружок.

Тебя я встретил в январе. 

Ты по Страстному неспеша 

на “Волге” в норковом манто 

катила, милая моя.         

     

Твои глаза смотрели вдаль.

И только маленькая щель

под набежавшей тенью век 

открылась, словно к счастью дверь. 

     

Лишь на секунду светофор 

возможность дал тебе взглянуть, 

но, прострелив меня в упор...

продолжила ты верный путь.

Встречал тебя в апреле я. 

В июле - тоже довелось

купаться в брызгах от дождя

из-под лихих твоих колёс. 

     

Твой Мерседес меня обдал 

и укатил, прибавив газ. 

Но я успел тебя узнать

по “кроткому” прищуру глаз.

     

Тебя я встретил в октябре, 

от Пушкинской на полпути...

Я понял, ты не для меня... 

И завернул на час в МАТИ.

Нас разбрасывает время,

ничего тут не поделать: 

прорастает только семя, 

проявляющее смелость.

Удивляться нет причины: 

суть - в банальных рассужденьях,

если факты совместимы

и забыто раздраженье.

Но нелепость положенья

понимаешь вдруг, увидев

самозванцев отчужденья

из душевных индивидов.

И с годами все яснее 

уясняя обстановку,

лицемерье с нетерпеньем

производят рокировку.

И уже не надо спорить 

и играть в заботу друга.

И разносит ветер споры

из разорванного круга.

И бросает нас по свету:

перспективы - без просветов. 

Тратим жизнь для жизни светской, 

подчиняясь воле ветра.

Нас разбрасывает время,

ничего тут не поделать: 

прорастает только семя, 

проявляющее зрелость...

Но достигнет удивленье

наивысшего накала

на затоптанной поляне 

в окружении фиалок.

Уезжают друзья, 

оставляют лишь спетые песни. 

Бортовые огни 

напоследок в глаза мне взглянут. 

Уезжают друзья... 

Ну, а новых не встретишь, хоть тресни. 

И оракул поник, 

ему жалко меня обмануть.

Нас поймало в силки 

обнаглевшее грубое время. 

И шлагбаум закрыл 

к отступленью возможному путь. 

Я закончил стихи.

Я стряхнул ненасытное бремя.

Я уже все решил.

Не важна мне банальная суть. 

Что когда-то и мне 

расставаться придётся однажды.

И поставлен мной крест

вместо подписи в книге разлук. 

Я уже всё решил -

и не надо терзать себя дважды. 

Только что-то опять 

не дает мне спокойно уснуть. 

Уезжают друзья,

оставляют мне спетые песни. 

Бортовые огни 

напоследок в глаза лишь взглянут. 

Уезжают друзья, 

ну, а новых не встретить, хоть тресни. 

И оракул поник, 

ему жалко меня обмануть.

Прошу тебя совсем немного,

прошу я только: “Позвони!”

Но снова в даль зовёт дорога,

и я опять уйду один.

И не сулит мне возвращенье 

даров богатых от судьбы.

Лишь светят звёзды в поощренье 

сквозь телеграфные столбы. 

Меня разбудит на рассвете 

моей души истошный крик. 

И жар остудит свежий ветер. 

И сон прогонит вёсел скрип. 

И я решаю всю дорогу,

и всё решиться не могу, 

да подбираю понемногу 

слова, что я тебе скажу. 

Но нечего сказать друг другу. 

Нам даже не о чем молчать... 

Пора закончить бег по кругу

и лица прекратить сличать. 

Но светят звёзды, как и прежде, 

сквозь облака, туман и дым, 

оставив щёлочку надежде,

ну, и меня - с собой самим.

Давай закурим, грустно на душе.

Налей вина, зальём печаль мы красным.

Красивый миг не может быть напрасным,

останется он тенью на клише.

Всё кончено. Последнее прости.

И масла дождь в огонь подлил по стёклам.

Разложены картины по котомкам.

Нас ожидают разные пути.

Возможность дай, прошу, напиться всласть,

запечатлеть, что больше не увижу.

Я боль воспоминаний ненавижу...

Но и её пытаюсь я украсть.

Там было всё наивно и всерьёз

среди бескрайних северных просторов,

среди озер лесных, вода в которых 

прозрачна, словно капли наших грёз.

 

Скажи, зачем берём мы этот груз?

Нам было так легко в плену порогов

окутываться пеною восторгов 

и слушать вместе белой ночи блюз. 

А дождь стучит по крышам поездов,

стоящих по краям одной платформы.

И человек в промокшей униформе

взмахнул флажком в дуэте двух гудков.

И всё вокруг смешалось в этот миг.

И поезда умчали наши вещи,

а дождь сильнее всё по лицам хлещет

и заглушить не может счастья вскрик. 

Осенний ливень снова что-то врёт.

Он не поймёт, что третий он и лишний.

Давай закурим, милый друг. Проникшись,

буфетчик по бокалу нам нальёт.

Я ввалюсь к тебе в дом, как на голову снег,

весь пропахший рекою, костром и дорогой.

Остановим на время мы времени бег,

я порядком устал беспокоить пороги.

                                                     

И в прокуренной кухне один полумрак

будет нашей беседы невольный свидетель.

Да звезда лишь осветит под окнами парк,

где гуляет в ночи лишь одна добродетель.

                                                    

Будет тихая ночь на пороге зимы

нам играть тот мотив, что забыть невозможно.

За стеною сопеть будет дочка, и мы

будем тихо болтать в полутьме, осторожно.

                                                    

Ты, родная, бродягу лесного прости,

этот сон мне в далёких краях часто снится.

Должен я на рассвете за солнцем брести,

чтобы снова зимою к тебе возвратиться.

                                                    

Я ввалюсь к тебе в дом, как на голову снег,

весь пропахший рекою, костром и дорогой.

Остановим на время мы времени бег...

Я прошу, не грусти. Ждать осталось немного.

Я люблю летний дождь, 

на асфальт он смывает 

желтизну фонарей. 

Я люблю летний дождь, 

когда он помогает 

мне стучать в твою дверь. 

Я люблю летний дождь, 

даже если бывает - 

безответно я жду.  

Я люблю летний дождь, 

он меня провожает, 

когда я ухожу. 

Я люблю листопад. 

Лето нас покидает 

и сжигает мосты. 

Я люблю листопад, 

пусть в лицо он кидает 

мне охапки листвы. 

Я люблю листопад, 

когда листья разносит 

по холодной воде. 

Я люблю листопад, 

даже если заносит 

он дороги к тебе. 

Я люблю первый снег, 

когда он повисает 

над уснувшей Москвой. 

Я люблю первый снег. 

Он на нас опускает 

свой пуховый покой. 

Я люблю первый снег. 

Белой краской покроет 

он дома и кусты. 

Я люблю первый снег. 

Он на сказку настроит: 

только я - только ты... 

Я люблю круглый год. 

Пусть природа играет 

с нами в прятки порой. 

Я люблю неба свод, 

когда солнце сияет, 

топит снега покрой. 

Я люблю всякий раз, 

когда нас возбуждает… 

и заносит весной. 

Я люблю сотню раз, 

если просто шагает 

кто-то рядом со мной.

Мой лирический герой сам не свой,

неполадки у него с головой.

Бродит ночью он один по Москве,

не желая поддаваться тоске. 

Наплевать ему на грязь и мороз.

Не привык он никогда вешать нос.

Враз осушит залпом чая стакан

и душевно улыбнётся он вам.

Мой лирический герой - он такой:

парень добрый и весёлый – простой.

Он лукаво так прищурит глазок,

вам черкнёт он пару ласковых строк.

Про любовь и про дружбу навек,

про суровый, но радостный век,

про любовные песни в ночи.

Так уж вышло, ворчи не ворчи. 

                                                    

Мой лирический герой - он такой:

парень добрый и весёлый – простой.

И лукаво так, сощурив глазок, 

вам на память он черкнёт пару строк.

Храни тебя Господь от всех земных напастей.

За дальний горизонт опять дорога мчит. 

Храни тебя любовь, пусть ветер рвёт на части

полотна парусов и рушит шторм гранит.

                                                    

Храни тебя мечта, пределов нет которой.

С тобой она моря готова пересечь.

Храни тебя в пути. Пусть ветер мыслям вторит

и пусть тебе его понятна будет речь.

Храни тебя звезда, что светит всем, кто верит:

пусть в разных мы мирах, она  - на всех одна.

Храни тебя везде надежда полной мерой.

На сказочных пирах пью за тебя до дна. 

                                                     

Хранители любви, вершители историй -

ваш флагманский фрегат опять вперед летит -

спешите сочинять баллады о просторах...

Далекий горизонт твою судьбу хранит.

Я вижу мир в скрещении прицела 

и чувствую его я на виске.

Я пулю, что убьет меня, не вижу, 

но знаю, что она невдалеке. 

Вот я иду, шатаясь, по карнизу, 

а вот повис, сорвавшись, на руке, 

и я упал, но чудом как-то выжил -

и снова перекрестье на виске. 

Я человек без имени и дома 

и снова влез в нечестную игру, 

где ставкой жизнь - как это мне знакомо! -

а прикупом – убийство, не моргнув. 

Скрип тормозов и скрежет по асфальту, 

стук сердца - снова пот течет ручьем.

И снова я ушел каким-то чудом, 

и снова взял у жизни я заём. 

Так пусть зажат опять врагами в угол, 

И пусть гуляет смерть невдалеке, 

я не погибну, я обязан выжить -

будь дюжина прицелов на виске. 

Восстановить я должен справедливость, 

чтоб по заслугам каждый получил.

А вечером, чин чином, можно выпить 

и улыбнуться из последних сил.

Я старые смотрю стихи, 

передо мной проходят лица. 

А за окном моим столица 

погрязла в облаке стихий. 

Но как в былом немом кино, 

в плену былых немых восторгов, 

в сопровожденьи птичьих оргий, 

открою памяти окно. 

И в приоткрывшуюся щель 

вольется ночь сплошным потоком 

и будет жить, борясь с востоком, 

как борется с рассветом хмель. 

И наблюдая ту борьбу, 

и вспоминая век короткий, 

я фотографии в коробке, 

как дни свои переберу.

Но наступает новый день, 

и мне пора забыть сомненья, 

и, как всегда, предаться лени, 

и напустить на темя тень. 

               * * *

Да, так устроен человек: 

он настоящий только ночью,

а днем душа покоя хочет,

скрыв блеск  в  глазах  под тенью век.

Дует восточный ветер. 
Чуть приоткрыто окно. 
Плед покрывает плечи... 
Как это было давно.
Сказка не ставшая былью, 
да седина на виске... 
Рамку покрытую пылью 
держишь в дрожащей руке.

​

Танго Оскара Строка
воспроизводит игла.
Вспомнились старые строки. 
Кто там глядит из угла?
Долгие зимние ночи,
сколько ещё впереди?
Память что-то бормочет. 
Выдан последний кредит.

​

Кто там в тени у двери?
Чьи это там голоса? 
Надо подняться проверить.
(Слабыми стали глаза). 
Снова о ком-то плачет, 
рвется со звоном струна...
Да о чем-то судачит 
вместе с пургою стерня.
  
Дует восточный ветер.  
Чуть приоткрыто окно.  
Плед покрывает плечи.  
Дремлешь ты в кресле давно. 
Годы опять уплыли.  
Да седина на виске...  
Только покрытая пылью 
рамка лежит на столе.

Люблю ночные поезда. 

Под стук колес приходят мысли, 

и вспоминаются друзья, 

ушедшие и те, кто близко.

Вдоль горизонта огоньки 

опять куда-то убегают. 

И лес опять вперегонки 

с звездой полярною играет. 

 

Люблю ночные поезда. 

Мне нравится их чувство ритма.

В окно купе глядит луна, 

она подсказывает рифмы. 

Чай выпит и звенит стакан. 

Мелькают тихо полустанки. 

На верхней полке сна дурман 

выходит, словно джин из банки. 

Люблю ночные поезда. 

Под стук колес я засыпаю.

А за окном уже заря

с луною в салочки играет.

В житейской суете, 

поймав мгновенье счастья, 

неудержимо мчим 

сквозь ночь и холода 

через потоки звёзд, 

предавшись дикой страсти. 

Мелькают за окном 

леса и города.

Листая жизнь свою, 

как стопку фотографий,

и зная наперёд, 

что можно, что нельзя,

мы держим путь туда, 

где строчки эпитафий 

затеряны среди 

ненужного тряпья.

Но если по пути 

шагает рядом кто-то 

и дышит в унисон 

и мысли льются в такт,

от счастья - сердце вон. 

И пусть трудна дорога 

и снегом занесён  

таежный дикий тракт. 

Ты, к ночи дописав 

ещё две-три страницы 

и миг передохнув, 

опять стремишься в путь. 

Пока спокойно спят 

Великие столицы, 

ты можешь шар земной 

один перевернуть.

В житейской суете, 

поймав мгновенье счастья, 

ты снова мчишься в путь

сквозь лучшие года. 

Пусть дышат небеса 

с тобой единой страстью. 

Пусть будет сладким миг, 

хотя бы иногда.

Племя молодое (Унывать нельзя). 

Замужем подруги, женятся друзья. 

И опять на свадьбу скоро мне идти, 

снова убедиться  в сложности пути. 

Подарить подарки, угоститься всласть, 

и в квартире жаркой от тоски пропасть. 

Пожеланья счастья и веселый смех, 

порожденный страстью первородный грех. 

Гости и родные в двери семенят.

В эти выходные все - одна семья. 

Тостов извороты: “Долгие года”, 

Поздравлений флотом правит тамада. 

Быстро пронесутся первые часы, 

Всех соединяют радости мосты. 

Пусть слегка я пьяный что-то буду врать, 

три блатных аккорда буду, может, брать. 

На балконе с кем-то буду я курить,

о проблемах вечных буду говорить.

Пусть стоит на кухне коромыслом дым, 

бьется пусть посуда: “Счастья вам двоим!”

Музыка играет самый лучший вальс. 

“Пригласить на танец мне позвольте вас”. 

“Здрасьте, - до свиданья,” - сожжены мосты.

Пробили двенадцать на стене часы. 

И большой гурьбою мы домой идём. 

Ночь нас поливает снегом иль дождём. 

Иногда пугаем редких москвичей. 

Фонари играют пламенем свечей. 

Поборов желанье на асфальт упасть, 

я такси поймаю, умирая спать. 

И пока я еду через всю Москву, 

не впущу я в сердце скуку и тоску. 

И пока гуляет в голове дурман 

песенку про это сочиню я вам. 

Но такси домчало, вот уже и дом. 

И всё завершилось добрым сладким сном.

Не надо больше плакать,

не надо, я прошу,

не надо, я уеду

и Вам не напишу. 

Вас ждут ещё другие 

друзья... и вечера. 

Забудьте всё, что было.

Что было, то – вчера.

 

Вечерние туманы,

короткая гроза.

Зачем в глазах слезинки: 

сплошная бирюза?

И снова рвутся струны, 

теперь - в последний раз. 

А в голове толкутся 

обрывки глупых фраз. 

Запомните мой голос 

пускай - слегка хмельной. 

И пусть моя гитара 

останется со мной. 

Уже и солнце село,

и пуст графин вина...

И куст увял сирени...

Опять - моя вина. 

Не надо больше плакать,

не надо, я прошу. 

Сегодня я уеду 

и Вам не напишу. 

Поверьте мне, не ходят 

оттуда поезда. 

Горит прощальной искрой 

вчерашняя звезда.

Мерцание светил безликих

зловещей ночью торжествует

и, прорываясь сквозь столетья,

всё наше существо волнует.

Проделав щёлку в занавесках,

фильтруя сон в горшке герани,

луны двуликий Янус злобно

с орбиты смотрит утром ранним.

 

Традиционно - ритуальный,

поросший мхом веков и пылью,

влекущий волчий голос-ужас

напомнит нам о тех, что жили...

Что жили прежде и творили, 

не понимая, как подвластны

подобно водам океана, 

приливам белой лунной страсти.

 

Художники и музыканты,

поэты, воры и пираты,

влюбленные и дуэлянты - 

луны послушные солдаты. 

Сошедшие с картин Куинджи

под звук Бетховенской сонаты,

куда стремитесь вы карнизом - 

лунатики своих талантов.

 

Вы, одержимые идеей,

и вы, фанатики-сектанты,

вы - те, что многое успели,

и вы - распятые таланты... 

Все закружились в лунном вихре

и растворились в тех столетьях,

откуда серебром пробившись,

остались бликом на паркете.

Как с неба дождинкою миг,

слетает с забытых книг

не то - вековая пыль,

не то – шуршанье страниц.

И так вот из года в год,

под плеск океанских вод.

В потоке дат и идей.

В потоке чисел и лиц.

Друг с другом наперебой

надежду, внушив нам с тобой,

смывая с фантазии быль,

болтают о чём-то дожди.

Им чуждо влияние лун,

служенье добру или злу.

Они поливают людей,

твердящих друг-другу: “Жди!..”

И верим... И любим... И ждём.

И каждый в своём убежден.

А кто-то напишет про нас,

возможно, что даже поэт.

А после, в таком-то году

на пыльных страницах найдут

сюжет, что, увы, так избит,

извечен, как лунный свет

Да. Может быть кто-то потом,

ломая наш старый дом,

возьмет, так, прикинув на глаз,

случайную стопку книг.

И после их бросит в огонь

и попросту выйдет вон...

А, может, будет любить.

А. Может, уловит миг.

Дождями уйдут корабли

к планете прошедшей любви.

Секундами лунная пыль

Сравняет и было и бы.

Он родился на сцене  - и он умер на сцене.

Там прошла его жизнь - его лучшая роль.

Почему он так близок моему поколению,

с грустной песней в глазах комедийный король?

Разгулялась весна - отыграла пластинка. 

Песня снова уносит в детство, к солнечным дням.

Ведь и мне отдавал свой талант по крупинкам -

Лицедей и Артист, что запомнился нам.

По его годовщинам измеряем свой возраст.

Вот и доску открыли. Там - идёт фестиваль.

Грусть моя, не молчи, жизнь - тяжелая проза.

Я смотрю его фильм - и уходит печаль.

Он родился на сцене - и он умер на сцене,

нам оставив на память грустный взгляд, песни, смех.

Четверть века прошло - не одно поколенье,

а его Фигаро не теряет успех.

Желаю всем вам счастья я в ночи.

Ночь дышит пламенем на кончике свечи.

Окончен день: он полон был забот.

Никто не знает, что нас завтра ждёт.

Но стихнут звуки города, и сон

тревоги будней гонит снова вон.

И только легкий тихий ветерок

по комнате колышет нити строк.

Из них сплетается причудливый узор,

преобразуется то в славу, то в позор,

то в озарённый лунным светом трон.

И слышится вдруг пение иль стон.

И в свете звёзд рождается мораль.

Её не выстудят ни вьюга, ни февраль,

ни страх, что так опасен для души.

А сердце всё вперёд, вперёд спешит:

который час, который день, который год.

Зимой и летом и, наоборот.

Из слога в слог, из ночи в ночь, из раза в раз.

А что в ответ: обрывки снов, обрывки фраз.

Сметая на пути печаль и грусть

и за собой оставив млечный путь,

в дороге от весны и до весны,

реальность отставляем на ночь мы.

Таков закон мирского бытия.

Придумали его ни ты, ни я.

И кто-то неизвестный нам в ночи

играет с нами пламенем свечи.

Душою прикоснись к душе -

и ты услышишь пенье скрипки,

запомнишь стан тугой и гибкий

и родинки на нём мишень.

Как беззаботна детвора,

не ведая тоску и грубость.

Давай и мы забудем глупость

и грусть прогоним со двора.

Уже свистит стрела в ночи,

несущая любовь и муку.

И тетива тугого лука

звучит. Родная, не молчи.

Душою прикоснись к душе -

и ты услышишь пенье скрипки.

Угрюмый гражданин на станции метро,

тебе я улыбнусь, обоим станет легче.

А если ты в ответ мигнешь шутливо мне,

то дальше я пойду, расправив шире плечи.

Мы все всю жизнь спешим, порою позабыв

наличие друзей и старые привычки.

Наш день - сплошной час пик, пик нашей суеты,

оборванный гудком последней электрички.

Проносятся опять потухшие глаза

полуночных окон последнего трамвая.

Ехидно смотрит ночь, пока не осознав,

что мы отчуждены, того не сознавая.

Типичный канет день отвергнутых идей,

что были, может быть, похожими на бредни,

когда меня вернёт обратно в мир людей

случайный чей-то взгляд 

                    пред полночью - последний.

Слышится тихая музыка.

В небе - дыхание осени.

Ветер забрёл опять в волосы,

схваченные легкой проседью.

Вечер упал к ногам замертво,

дождичком, видимо, скошенный.

А я иду молча, кутаюсь

в пиджачок свой старенький, ношеный.

Может быть мне это кажется,

может быть делать мне нечего,

только смеяться мне хочется

мокрым странным хмельным вечером.

Всё, о чём я сейчас думаю,

в сорок строчек вряд ли уместится.

Фонари лишь свои головы

тянут через туман к месяцу.

Вдоль аллеи иду, брошенной

одиночеством в ночь темную.

С бодуна головой дёргаю,

отгоняю тоску томную.

Летят брызги от луж в стороны,

шуршат шины такси позднего,

спешат люди в постель теплую,

гаснут окна в домах гроздьями.

И какой-то старик тронутый

заиграл вдруг мотив осени.

Из окна, что одно светится,

дождем льется мотив простенький.

Замелькали слова строфами

под аккорды старенькой скрипочки.

И парят мысли те мокрые,

что связали надежд ниточки.

Продолжает играть музыка

в ритме дыхания осени.

Ветер забрёл опять в волосы,

схваченные легкой проседью.

Вечер упал к ногам замертво,

догорает окурок брошенный,

у подъезда стою я и думаю,

весь промок мой пиджак ношеный.

Кто нас пугает обычно ночью?

Тот, кто шагает всё время рядом

и гулким эхом зашторенных окон

нас гонит суровым скользящим взглядом.

Кто разделяет звёзды и время

и управляет непостоянством?

Кто обладает твоим суеверьем

и пустоту наполняет пространством?

Кто он, тот спутник наш полуночный,

так на кого-то очень похожий?

Не пропадёт ли, как призрак, внезапно,

если случайный пройдёт вдруг прохожий?

Его ли боимся обычно ночью

или того, кто шагает с ним рядом?

Мой друг, попробуй отключиться

от повседневной суеты,

от грусти, что порой струится

к тебе в окно, пока спишь ты.

Мой друг, попробуй насладиться,

пока мгновения снуют,

пока шампанское струится,

пока часы двенадцать бьют.

Успеть вместить в одну минуту

так много нужно, всё – нельзя.

Затягивают мысли - путы:

работа, милая, друзья...

Всего одно желанье может

исполнить раз в году судьба.

И на весы ложатся, гложат:

я, мне, хочу, возьми и для...

И снова время переходит

из льда и камня в пар и дым.

И старики опять кивают,

советы дарят молодым.

И снова сердце замирает.

И снова вместе все друзья.

А то, что мысли вытворяют,

словами описать нельзя.

И это всё в одну минуту,

пока приходит Новый Год.

Надежды возникают смутно,

(а, может быть, наоборот),

пока уходит бесконечность

из данной точки в долгий путь:

вперёд - во что-то воплотиться,

назад - на прошлое взглянуть.

И мы незримо переходим

на новый уровень в сердцах.

А я хочу лишь насладиться

чертами милого лица.

Зачем вопросы и ответы -

истории извечный ход.

Дымится кончик сигареты.

Вновь наступает Новый Год.

Сам с собой я играю в слова.

И за белым окошком бумаги

набежит вдруг на берег волна,

затрепещутся по ветру флаги.

Я лежу и смотрю в потолок

сквозь устало прикрытые веки.

Там вдали синий неба глоток,

с дальних гор вниз бегущие реки.

А вокруг четырех моих стен

разыгралась, расплакалась вьюга.

Да скрипит под окном старый клён:

"Вы навек потеряли друг друга".

Но темнеет, и стихла метель,

проявив в небе новые звёзды.

И красавица снежная ель

пробуждает опять во мне грёзы.

Сам себе наливаю в бокал

я холодный шипучий напиток.

Я не знаю, кто так замотал

наши судьбы в клубок рваных ниток.

И распутать его я бы смог,

но найти его надо мне прежде.

Без пяти на часах. Новый год

пять минут оставляет надежде...

Снова слышу я чьи-то шаги.

Холодильник прервал свои трели.

И знакомым движеньем руки

открываются сонные  двери.

Сам с собою играю в слова

я на белом листочке бумаги.

Едет поезд, поезд мчится.

Верстовые сплошь столбы

улетают вдаль со свистом,

в темноту упёрши лбы.

Поезд едет, снег кружится,

льется песней лунный свет,

слово за слово ложится -

вот готов ещё куплет.

Полустанки, буреломы 

и широкие поля.

То домой, то вновь из дома

носит по миру меня.

Два товарища напротив

дремлют в сумраке купе.

Не хочу им сон испортить,

ухожу сидеть в буфет.

Не дают покоя струны.

Или я им не даю?

Сочинять стихи нетрудно -

трудно душу лить свою.

Ну, а я из тех безумных,

тех,  что струны льют из душ:

из своих, из неразумных,

мягких, словно теплый плюш.

Я в вагоне - ресторане

сочиняю новый гимн,

что спою я утром ранним

и не только тем двоим.

И гуляет вдохновенье.

И отброшена тоска.

И уходит прочь сомненье.

И аккорд берёт рука.

Тот отпечаток, что оставляет в нас плотский страх,

в картинах прячет своих художник, поэт - в стихах.

И то, что тайно тревожит сердце, выходит в свет

частично через творенья наши сквозь призму лет.

Так много нужно ещё друг другу всего сказать,

и что-то гложет, и снова ночью не будешь спать.

И, может, выйдут на свет сомненья прошедших дней,

но не найдешь ты успокоенья в душе своей.

Я непрошеный гость в своём ночном доме,

который воспроизводит голоса

недавно ушедших друзей.

Я сижу и перебираю четки капель крана.

И в этих звуках -

надежды грядущих дней.

Я сижу в полумраке и мне немного грустно

смотреть на мерцающий экран телевизора,

безмолвный, как несбывшаяся мечта.

Но я благодарен прошедшему дню

за то, что смогу его вспоминать.