Мне снилась музыка опять,

а я не знаю нот.

Пружины жалобно скрипят.

Беспомощен блокнот.

И я, вздохнул слегка во сне,

но снова упустил.                           

Растаяла она в весне                     

мне не сказав: “Прости.”

Мне снилась музыка опять

еще прекрасней той,

но не на кого мне пенять,

что вновь я встал пустой.

Она ушла под скрип колёс

с октябрьским дождём.      

Хотя рассвет не всё унёс.  

Я в этом убеждён               

Во мне её осталась часть,

прорезавшись в стихах.

И я слова стараюсь класть

ровнее на листках.

А снег ложится за окном,

ложится и молчит.

И вместе с приходящим сном

вновь музыка звучит.

Как гладь океана в затишье волниста...

В дыхании клавиш таится дорога.

Не надо смотреть на лицо пианиста.

Не надо пытаться услышать в нем Б-га.

 

Постичь тайну пальцев? Как душу? Не стоит.

Секреты пряденья сильней пониманья.

Но воли не хватит промолвить: "пустое".

И бег... По волнам? Это вовсе не мания.

 

Лицо запрокинуто к небу. Простите.

Сквозь музыку вы не услышите хруста.

Нет, он не страдалец. Не демон. Не мститель.

Он звук? Он повсюду, где было бы пусто.

 

И бег по волнам, что огня полыханье.

Простите: сегодня погашены свечи.

Так легче расслышать, как льется дыханье

сквозь плавную темень на кисть от предплечья.

 

Не тешьте надеждами скорой разгадки.

Не раньте себя, осознав невозможность.

Ведь в шторм океан ослепительно гладкий.

Прекраснее нет слова… Слова "тревожно".

 

Но бег по волнам - он всегда возвращенье.

От боли до боли. От счастья до счастья.

И те, кто не понял – достойны прощенья.

И в этом прощенье срастаются части.

 

Портреты любимых останутся в тайне.

На кончиках пальцев одна только Вера.

Нет слаще подарка, чем Выбор скитаний,

застыв лишь на миг в темноте у барьера.

 

Не надо смотреть на лицо пианиста:

он, дав нам свободу, собой недоволен.

Прощальный подарок дрожаньем тернистым,

от счастья до счастья, от боли до боли.

У начала времен нет конца,

как не может там быть и начала.

У кольца не построить крыльца.

Без земли смысла нету в причалах.

У начала начал есть печаль,

что навряд ли напоишь речами.

Остаётся сличать, и встречать,

и стекать в океаны ручьями

Не надо делать сказку плоской.

Не надо делать сочной жизнь.

Не зебра, и не путь в полоску,

и не сплошные типажи...

Так что?.. Любовь?.. Метаморфозы?..

Законы?.. Исключенья?.. Блажь?..

Не ты ль застыл тут в странной позе?

Узнал?

           Теперь ищи багаж.

Как ветер в поле – джинн в стакане.

Как песня - в банке стёк закат.

Опять чудные великаны

дают ходули напрокат.

Спешат навстречу человеки,

не думая про чудеса.

Веками точат русла реки...

Зачем сейчас усы кусать.

Возможно, что я в ус не дую,

да, и совсем не великан,

но завтра спичку не задую

и дам обжечься я рукам.

И пусть пока не вышли строки,

и красок нужных снова нет,

но всходит солнце на востоке

и приближается сюжет.

В каждом из этих безмолвных животных скрывается песня.

Ветер, прошу, научи меня двигаться плавно и прямо

к слову, с которым пучина прозрачней, а небо небесней,

к чувству, с которым пребудет удачи, подняться из ямы.

Дублем за дублем, порыв за порывом… За буквою – буква.

Так… от песчинки к песчинке в рулады слагаются судьбы.

Эти животные учат терпенью, не делая трюков.

Небо спускается к буре навстречу. К ней тянутся губы.

Только беззвучных тех стойких призывов за воем неслышно.

Ветер, спасибо тебе за науку, за мудрость и чуткость.

Стоя пока ещё... кланяюсь низко (невольно излишне).

Ветер пугает, но в общем безмолвье не видно, как жутко.

Эти животные, с виду как будто совсем не живые,

как оказалось, способны подвигнуть к желаньям и страхам.

Кто они? Может быть, тайные помыслы сторожевые?

Кто же их создал? Кто нас поражает тактичным размахом?

Молча и чинно едва научившись у ветра движенью,

ходим вдоль моря мы в мудрой печали друг другу навстречу.

Небу в воде подражая, играем сейчас в отраженья.

Ветер стихает, и мы начинаем учиться перечить.

Эта женщина, похожая на сон,

иногда гуляет по Земле.

Про таких снимает фильмы Люк Бессон.

Ни один герой не сможет не сомлеть.

Непонятны её пластика и речь.

К ней не применим наш лексикон.

Её образ мы пытаемся сберечь,

но не пишем с её лика мы икон.

Неземная не богиня посреди

одичавшей от тревоги и забот

нашей жизни... кто отчаян, кто сердит,

кто сбил ноги, кто сквозь ночь глядит за борт.

Встречи с нею ждут не осознав,

а случится - застывают обомлев.

Эта женщина приходит не во снах,

с нею спутники:  жираф, гиббон и лев.

Нет не призрак... воплощенье всех начал,

неприкрытой первозданной наготы.

Позабудут козы про печаль.

Из морских глубин поднимутся киты.

Нету смысла ни в полотнах, ни в словах,

как нет смысла слушать шорох диких трав.

Распускаются лианы на стволах.

И я знаю, что опять во многом прав.

И я знаю, что пройдёт сезон дождей,

что естественны хамсин и снегопад.

Проходя среди плебеев и вождей

то я – слон, то дикий буйвол, то гепард.

Манят джунгли, манят горы, манит степь,

и киты, что чуть покачиваясь спят.

Время - вспышка света на хвосте.

Чуть вращаются в пространстве, но не вспять.

В нашем мире накопилось много зла.

Много больше, чем возможно осознать.

Занимаясь тщетным поиском числа

те и эти верят в некий знак.

Живопишут и слагают чернотой

те кто честен, те кто сломлен, те кто зол

И не скажешь им, "ребята, всё не то".

И испачкан в саже бант, манжет, камзол.

И тогда опять и мне, и им давая шанс,

не богиня, не видение, не страсть -

эта женщина проходит не спеша,

не маня... (Куда?) ...Не побуждая встрять.

Вновь киты на свет всплывают из пучин,

чтобы мир, летящий в бездну, поддержать.

Эта женщина проходит вне причин.

Ей не нужно тех и этих убеждать.

Моя черепаха стремится к твоей черепахе,

под панцирем пряча любовь,

                             предрассудки и страхи.

В преддверии ночи  неспешности глупо перечить.

Да... я сомневаюсь, что к месту пространные речи.

Любовь не измерить ни эквивалентом тротила,

ни взрывами панцирей... эко их разворотило.

Допустим... 

       Разорванных чувств не увидеть. 

                                                Всё гладко.

Припрячутся боли 

                   под панцирем новым

                                              в достатке.

Моя черепаха не знает строения Мира.

Её занимают суставы (читайте “шарниры”).

Измерив сближенье по тени, 

                                что сделалась шире,

потрётся о панцирь желанный, 

                                   начав дебоширить.

Тень шире. Тень давит на точки 

                                    второй производной.

Стоят черепахи на глади. (Воздушной ли, водной...)

И нечто с их панцирей кубарем ахает 

                                                       в бездну.

Вы им не подскажете, что?.. 

                                Ну же, будьте любезны!..

Чтоб Мир удержать, нужен лишний 

                                          (читается третий).

Киты, черепахи, слоны... 

                                одним словом – сдурейте!

Ищите три точки. Чертите. 

                                (Не Землю – 

                                                так плоскость).

Искать не пытайтесь к стихам этим 

                                            авторских сносок.

Чуть видной полоской Восток за окошком алеет.

Как в августе градом слетают шары Галилея.

Тем временем, 

                  спрятав любовь в панцирь 

                                          рядом со страхом,

моя черепаха стремится к твоей черепахе.

И вот приходит слон.

Он больше, чем мечта.

Он больше, чем тоска

на целое сомнение.

Я знаю - слон силён.

Он многим не чета.

... Кончается доска,

но не пугают тени.

Сквозь декабри снегов

рассудку вопреки

приходит слон как шанс

и хобот поднимает.

Смотрю я на него:

"Коснись моей руки 

приветствием на счас..."

Вновь... пауза немая.

"Прошу, не разрушай!"

Слон протрубит "Зарю",

и в дребезге посуд

почудятся органы.

Почудится: "Решай!"

Я кофе заварю.

Слоны мечты спасут.

Не поздно и не рано.

Тенями во дворах

от их больших ушей

мелькают дни тревог

и ожиданье встречи.

Надежды в головах

им видно по душе.

Рождают ветерок

и сонм противоречий.

Куда они? К кому

в предутренней сей час?

С мечтой... С охапкой рифм...

С воздушным поцелуем.

Рассвет стучит в корму.

Не здесь и не сейчас.

За счастья дальний риф.

Печали - не к лицу им.

И вот приходит слон..

Если построить из слов

Мир, где есть место тебе,

если забыть, что есть Зло,

если не лезть на Тибет,

можно поверить в тебя,

можно тебя полюбить,

можно усы теребя

грубым в ответ не грубить.

Можно кричать посреди

города, ночи и сна,

как у подножья гряды:

“Где тебя носит, Весна!?.”

Можно сложить из других –

всё, что тебе по душе.

Можно не видеть круги

ауры возле ушей.

Можно поверив войти,

но ещё лучше – впустить.

Я… гашу слово “фитиль”.

Следом наощупь - “Прости!..”

Птицей сорвётся к ногам

чистый, как горечь, листок.

…Ты вдруг придёшь по снегам

мной ненаписанных строк.

Между Землёй и закатом есть тонкая щель. 

Если захочешь, попробуй отправить письмо.

В нём попроси разъяснить распорядок вещей.

Мысли и чувства свяжи ожиданья тесьмой.

Между закатом и прошлым один только шаг.

Ты, его сделал и ждёшь, заблудившись, ответ.

Ночи кушак на Земле превратиться в большак,

но не стекают сомнения с дождями в кювет.

Между тобой и закатом непрожитый день, 

полный любви и печали, тревог и забот.

Ты, повторяя: “Смотри, ни за что не задень!”, -

снова споткнувшись, летишь (просыпаясь) за борт.

И, отрясая с ресниц недосмотренный сон,

зная, что ящик почтовый чарующе пуст,

глядя в рассветное небо, промолвишь: “Гарсон!

Мне бы… улыбки глоточек из сдержанных уст”.

Доверяй в этом мире себе одному,

но при этом, пожалуйста, верь.

Все дороги ведут только в эту страну,

и всегда их не меньше чем две.

В чём же выбор тогда? В чём таится подвох?

Есть ли разница? Есть ли резон?

Кто-то шепчет подсказки, но кто он, мой бог,

и куда приведёт горизонт?

Доверяй в этом мире себе одному,

но, пожалуйста, будь справедлив.

Ветер дружески хлопнет ладонью в корму,

и напутственно скрипнет прилив.

Ты куда-а-а?.. Это ветер смеётся опять.

Ты куда-а-а-а?.. Я к тебе. Я к тебе.

А стихи никогда не напишутся вспять,

как не станет доступней Тибет.

Доверяй в этом мире себе одному,

если  звёзды легли на ладонь.

Кто-то крабом ползёт одиноко по дну.

Кто-то прячет волшебный огонь.

Сохрани. Не забудь. Сбереги. Донеси.

Эге-ге-гей-й-й, не пугайся, мой брат.

Это чайка свободы летит в небеси.

Это строки текут серебра.

Доверяй в этом мире себе одному,

но пытайся любить и искать.

Ты поверь: в миг, когда  я свой взгляд подниму,

сгинут тенью и страх, и тоска.

Не грусти, даже если сейчас ты один.

Не кручинься, не надо, мой бог.

Все дороги ведут… Поскорей приходи,

мой ещё не рождённый пророк.

Рисовал он по белому белым 
                     с чуть заметным вкраплением оттенков.
Получался туман.  Корабелы 
                                      не спешили поднять паруса.
Даже кошки портовые крались, 
                                направления сверяя по стенкам.
Были туго натянуты тросы и никто никого не бросал.

 

Час тумана походит на вечность: 
                                         то пугая, то нежно терзая.
Но и вечности целой не хватит: 
                                   не приклеится к целому часть.
Покуражась без помыслов тайных, 
                          он с портовых подмостков сползает.
Вот и всё? Снова звякают цепи, 
                                         обрывая желание счасть…

 

Те кто ждал от него приглашения 
                       вместе с теми, кто вторгся без спроса 
составляли единую общность 
                                     до поры не открытых планет.
Те и эти парили меж зданий, 
                            как скорлупки фелюг меж торосов,
отсыревшие трогая волосы, 
                                           не переча ни как пелене.

 

Вот и всё. Крики чаек озвучат 
                                то, о чём в межпланетном эфире
промолчали все люди, которых 
                                 принимал первородный магнат.
Солнца диск поднимается в небо 
                                   облаками слегка расфуфырен.
Растворился… А чувства остались. 
                                 Это славно, что их не прогнать.

Волны мерно накатывали

на песчаную мысль.

Колдовствами Гекатовыми

приводили на мыс,

где без магии пенились

в волнах тех времена.

Сосны мачтились... Пением

ветер чувства вменял.

Тени скал копошилися

у подножья небес.

Возникали страшилища

попугать не в обрез.

Неспеша будоражили,

отгоняли тоску,

но не делались стражами,

семеня по песку.

Перекрёстки подлунивались.

Ночи… света не жаль.

Будет… Мысли… валуньевые

стерегут сторожа.

Щепетильнилась тройственность

первозданных основ,

не пытаясь потворствовать

сумасбродности снов.

Там, где мысль просыпалась и

утекала меж ног,

места не было жалости:

ищущий – одинок.

Освещали два факела

выход в новый предел.

Мысль песчинками шваркала

и… песок не редел.

В море тонули лучи и рождали не песни, а звуки.

И выходили те звуки однажды из пены богами.

И научили те странные боги тихонечко плакать,

делая нас и не нас чуть мудрее, а значит, несчастней...

Люди несчастными жить-поживать никогда не хотели: 

делавшись мудрыми, делали лодки, плоты и телеги

и отправлялись за призрачным счастьем в далёкие страны, 

часто родных и любимых своих оставляя надолго.

Гнали решившихся по морю волны, и в травах с ветрами 

мчались, доплывшие, следуя чувствам дороги и страха. 

Стряхивал каждый с волос и плаща в предрассветном тумане 

звёзды, что каждую ночь возвращались упрямо подсказкой.

И не казалось престранным, что нет окончания 

ленте дороги  от моря до моря, от ночи до ночи …

В море тонули закаты, но боги, не споря, 

людям давали свободу не делать промашек.

Так и кочуют, порой вспоминая о ком-то… щемяще...

звуки ночные слагая в  молитвы и даже в поэмы.

... Если однажды ветра приоткроют легенды о доме, 

вспомнив, вернёмся, а может быть... руки раскинем, как крылья.