Подумай, кем ты хочешь быть и кем ты можешь стать:

туманом в зарослях судьбы или в иных местах?

На пляже лёгким ветерком? Позёмкой во дворах?

Подумай не спеша, сверчком в углы сгоняя страх.

Играй на скрипочке своей, пиликая в ночи.

А ветер донесёт с морей к желаниям ключи.

Они откроют в небе щель для призрачных лучей,

что высветят набор вещей и чей-то профиль … Чей?…

Зачем ты здесь и для чего ты просветленье ждёшь?

Сверчок затих, и из углов шуршит грядущий дождь.

Возможно, хочет заглушить, снов непонятный зов,

и притушить пожар души, начав урок с азов.

Урок? Чего? В столь поздний час? Смутил меня вопрос?

Зачем, уча или учась, застыл я в полный рост?

Я не стремлюсь перезадать кому-нибудь его …

Грядёт цветение в садах падением снегов.

Вот тихо щёлкает засов. В дверном проёме взвесь.

Я, крошки слов стряхнув с усов, спрошу … зачем мы здесь.

Я не пойму – зачем и кто позвал меня сюда,

и только вглядываюсь, как плывут в ночи суда.

Нет ни засовов, ни дверей … Ключей не слышен звон.

На фоне звёзд засечки рей и неподкупный сон.

И голос из глубин времён: «Подумай, не спеши! …»

Я думаю. Взгляд устремлён. Снег двор запорошил.

Давай присядем рядом, помолчим, 

проникнемся мерцанием углей,

послушаем журчащие ручьи,

не пробуя быть звонче и наглей.

Давай забудем про печаль, и секс,

и про проблемы, коих хватит всем.

А запах хвои сквозь прощальный треск

вдруг раззадорит, пусть не насовсем.

Давай познаем сей волшебный мир,

что с каждым мигом всё темнее и пустей.

Давай поймём зачем сейчас в нём мы –

два призрака средь смут и новостей.

Что значит мыслить и что значит ждать?

В чём смысл ожидания и дум?

Мы б поняли, когда б была нужда?

Всё что могу – шепнуть тебе: «Иду»…

А ты ответишь мне: «Идёшь – иди,» –

зажмуришься, как будто поняла.

И мы, не зная, что там впереди

к огню подсядем в поиске тепла.

Шепну тебе: «Подумай…» – ты вздохнёшь,

тесней ко мне прижавшись в темноте.

«… Ты многое когда-нибудь поймёшь,

когда понять не перестанешь ты хотеть».

Он не сказал ей ни прости, ни до свидания.

Он на рассвете сел в свой дилижанс.

Никто не пререкался с мирозданием.

Никто не мог и не хотел прикинуть шанс.

Дул очень тихий, тёплый, нежный ветер, …

настолько тихий, что стояли облака.

Он уезжал в тумане на рассвете,

когда все спали, … избежав страстей накал.

Он не хотел считать отъезд побегом,

но поступить иначе он не мог.

Вилял хвостом, прощаясь, пудель пегий,

пытаясь удержать… И он не смог.

Слеза катилась, вслед – дождинка… Эхо

заснуло, углубляя тишину…

Мы часто говорим, вздохнув: «Не к спеху».

Пёс тявкнул, сгусток боли шевельнув.

Катился очень медленно и тихо

по улицам дремавшим экипаж.

Копыта цокали: «Прости, прости, прости … их.

Прости… за выбор боли и пропаж».

А дальше? Дальше… Дальше было утро.

Лучи пробили дымку и окно

сверкнуло, звякнуло и вновь затихло. Мудро

не выводя из случая закон.

Закона не было, а был банальный выбор,

который, впрочем, был понятен всем…

Копыта цокали: «Как… Поступили Вы бы?..»

Но шум копыт затих. Затих… Совсем.

А ветер, захотев нагнать тревоги,

лишь раскачал едва-едва листву,

не потревожив серпантин дороги

и не про-тиво-реча естеству.

Она растягивалась бесконечной лентой,

связуя терпкой вечностью разлук.

Кто подтвердит потом, что было это?

Возможно, музыка… Продукт касанья рук.

Однажды… где-то…  дрожь пробудит клавиши

рояля, что узнает цену снов.

Так искорки огня резвятся в лаве,

но даже им не сотрясти основ…

… основ хрустального непознанного шара

наполненного звуками… Душа

дрожит… Её … пе-ре-полня-ют чары,

И стук копыт стихает не спеша.

Мир переполнен заблужденьями,

рождёнными умом и сердцем.

Идёт смешной, самонадеянный

поэт… Чудак – грустит и сердится.

Что он несёт? …Чем недоволен? …

Он улыбается и хмурится.

Слетают птицы с колоколен.

Сомненья из-под ног, что курицы…

Бросаются… И тени листьями

взмывают. Тоже … эка невидаль.

Быть многие хотят солистами,

но жизнь всех накрывает неводом.

А что-то крутится и вертится.

А что-то падает и стелется.

Тому поэту всё же верится.

Во что… Узнаем, как осмелится.

Вы спросите, о чём всё это.

Я Вам отвечу, что о курице…

Потом добавлю, что о лете.

… О том, что главное – не скурвица.

А воробьи сидят на ветках,

и курицы клюют – не телятся

тому поэту на заметку.

Всё к лучшему, наверно… делается.

А если нет? … Бывает всякое.

Вздохнёт поэт, шепнёт… Случается.

Пусть настроение двоякое:

нам – пожелает не отчаяться.

Поэту нет путей окольных.

Идёт и даже не сутулится.

Слетают галки с колоколен

и носятся над тихой улицей.

Пустота … в глазах хорошего поэта

пострашней безумия и … страха.

Вы подумали? … Я именно про это

ощущенье пепла, что не стряхивают

с кончика, готового рассыпаться,

стоит пальцам дёрнуться от пульса.

Станет серым пёстрый ситец, … а …

про кого-то скажут: «Встрепенулся»…

Про тебя ли? Про поэта? Дуновение?…

В лёгком выдохе – прозрение с отчаяньем.

Горстки пепла делаются звеньями,

а подрагиванья – лёгкими качаниями,

что вселяют, пусть – не лёгкую надежду,

но хотя бы призрак не согласия.

Мы … всё это видели и прежде.

Может, в школе? … А, в котором классе?

Классики глядят на нас с портретов

ясными печальными глазами.

Закурив без фильтра сигарету,

я, похоже, сам в тревоге замер.

Может, мириады опасений

вынуждают вглядываться пристальней?

Вглядываюсь… не ища спасение,

пробиваясь сквозь туман на пристани.

Предтеча Моцарта и Гайдна,

ровесник Баха – ветер в листьях.

Как наша жизнь вся им угадана?

Вот если бы ей также литься,

как этой музыке волшебной,

текущей в пятое столетье…

В ней нет ни страха ни молебна,

и нет в тот долгий путь билета.

Есть лишь порыв, почти как ветра,

и лёгкость пальцев звездочёта.

Вы даже если не поверите

поймёте … Больше чем о чём-то…

от ноты к ноты в том посланьи

переданном сквозь капли света,

доходчивее чем словами…

Ну что с того, что без ответа…

Меняет мир века, как платья,

сезоны, … солнца свет и лунный.

Играет музыка Скарлатти,

чтоб дольше оставались юными –

мы… в яркие рядились платья.

Жизнь… Краткий миг… Аккорд в сонате.

Дыханье на привале ночью .

Юн тот, кто слушает Скарлатти?

Юн тот, кто может и кто хочет.

Взлетают с клавиш капли света,

мерцая, и струясь, и тая.

И, даже, если вы не верите –

они над суетой витают.

И пусть напасти не уносят,

а только радуют немного –

опять сменяет лето осень,

пусть невпопад, не так, не в ногу.

И радость пусть не ежечасно,

и невпопад мелькает горе,

но в музыке той миги счастья,

дыханью утра тихо вторят.

Когда не вдруг польются грустно

ручьи, мы с пониманием вторя

замрем внимая. Ветка хрустнет,

напомнив, что течёт всё к морю.

Он играет не касаясь клавиш,

и, похоже, не читая нот.

Свечи ты дыханием оплавишь.

Пламя задрожит и чуть вильнёт.

Время рассыпания на атомы.

Время осознанья, что есть звук.

Время не пугает предоплатами.

Атомы не ведают разлук.

Мы с тобою стали частью музыки.

Не скажи, что счастье не познать.

На часах давно застыли грузики

между до утра и допоздна,

шанс давая нам постичь неведомый,

хоть знакомый с детства ход вещей,

делая нас музыки полпредами,

светом проливающимся в щель.

Мы не знаем, что такое плазма,

делаясь подобием её.

Атом в состоянии оргазма

станет сто веков спустя… Землёй.

Нам открылись все законы жизни,

только мы забыли их, едва …

вновь собрались, как родились… Брызнет

осознание – слезами естества.

Да, … спустя века или мгновения –

что для музыки в реальности одно –

нам захочется с тобою повторения…

Снова небом делается дно.

Один за одним улетают на небо аккорды,

что пальцы снимают с дрожащих синкопа гитар.

Мы кажемся издали стройными, юными, гордыми.

Закат догорает и тает, как будто Икар…

Он мог бы вернуться, когда бы решил до восхода,

покуда воск крыльев его не растопят лучи…

Но эти аккорды уже прозвучавшие кодой,

теперь в облаках предрассветных нам не … различить.

Когда чей-то профиль для всех незаметно становится обликом,

Но …  сосны, … пускай поредевшие, … также … стоят, …

скрипя на ветру… Вдруг доносится чуждое probably…

Мы слышим, хоть знаем, ничто не воротится вспять…

Мыс в море и небо врезается, … словно ревнуя,

они догорают темнея, бледнея … Не чувствуя гарь,

мы также поём на ветру, с ветром не … соревнуясь,

и также дрожат струны новых и старых гитар.

Тишина прорастает из шума,

как трава из промёрзлой земли.

Я сегодня письмо напишу вам,

не пытаясь ни развеселить,

ни тем более чем-то расстроить:

так … два слова о том и о сём.

Дам всему объясненье простое:

например, что промёрз … чернозём.

В чёрно-белом ищу я оттенки.

В безупречном – досадный просчёт.

Украшаю рисунками стенки,

как созвездьями ночь звездочёт.

Только я по цветам не гадаю.

Я ищу в них осмысленный звук.

Пусть меня, как кораблик, кидают

волны прихоти в чаше разлук.

Тишина возникает чуть чаще,

чем зимой с неба падает снег.

Я как будто внимаю, молчащий,

словно вижу его я во сне.

Но не сплю я… Нарушив молчание,

я муар за окном не прерву.

Тишина – предвкушение чаяний

и надежда, что я не совру.

Звуки взвешены, словно снежинки,

и дрожат, и готовы сойтись,

не смотря на сомнений ужимки

в строчек вязь… Речь моя – светопись.

Я - наивный хочу в это верить.

Тишину нарушает не шум…

То ли скрип приоткрывшейся двери.

То ли строчки, что быстро пишу.

Штрих за штрихом рисует дождь погоду,

и я её рисую, улыбаясь,

и женщина, идущая по городу ,

рисует очень тихое «останьтесь».

Рисует на губах моих… Рискует

лишь тот, кто понимать не научился,

что всё рисунок… Чуть заметно в сетке струек

мелькают лица и мелькают числа.

Мелькают звуки и мелькают мысли

о соответствии тоски и естества, и …

сдирают постепенно доски с пирса,

и наблюдают, как уходят в реку сваи.

Листва не шелестит на том рисунке,

возможно, потому, что он осенний…

Струю дождя в щель памяти просунь ка.

Зачем… Так просто… Фокус – во спасение.

Он семенит невозмутимо, словно ищет

всех тех, кому дозволено сплетаться…

Дождинок сотни… Силуэтов тысячи…

И непонятно, кто из нас галлюцинация.

Но он штрихует… Мы идём. Упорно сумерки

смеркаются вокруг, что было мочи

напоминая о свинцовом сурике,

желая абсолютно всем … спокойной ночи.

Примерно так я слышу их шаги,

Когда не сплю и жду … Кого? Не знаю…

Я слышу плавное падение пурги

и капельки, что медленно сползают,

чуть размывая вид ночных забав:

игры воспоминаний и реалий.

Они стекают часть любви забрав.

Они мерцают – словно сны в Астрале.

Шаги спускаются из тьмы на краткий миг

и в ту же тьму … спустя другой … уходят

сквозь боль мою, похоже напрямик,

каким-то неподвластным знанью кодом.

И почему, стремясь его понять,

я не могу прервать потуги эти?

Как будто мне доступна рукоять

что изменяет ход всего на свете.

Пусть не всего. Я за неё держусь

из страха заблудиться в том движеньи.

Оно напоминает тихий блюз:

процесс взросленья и омоложенья.

Per gradum nox tu tener lucet ist.*

И что мне остаётся: только слушать.

Блюз переходит в вальс, а может в твист.

А может в свист… Слова ясней. Сомненья глуше.

Опять кончается декабрь,

и мы надеемся опять,

пустившись в путь со скромным скарбом

и не оглядываясь вспять,

одолевая пять за пядью

сугробы страхов и тревог,

найти ответ за снегопадом

и … провиденья экивок.

Да… мы опять не ждём подсказок.

Возможно… чувств и тишины.

Чтоб после кратким пересказом

не стали вы обольщены.

Но чтоб была завеса тайны

и ожиданье волшебства…

… След заметает неустанно

снег, залепляя нам уста.

И истина встаёт простая:

за декабрём идёт январь,

за февралём – снега растают

и вздох пополнит твой словарь

пускай всего лишь междометием,

невнятным, пусть, … зато каким …

наполненным теплом и светом,

и предвкушением строки.