Самолёт летит, летит сквозь ночь.

Самолёт летит сквозь снег и дождь.

В эту ночь родятся сын и дочь.

В этот миг пройдёт по миру дрожь.

И настанет новый век и цикл.

Обнулится и начнётся снов отсчёт.

Дождь смывает шанс связать концы,

словно поливает лысый Чёрт.

Но летит сквозь морок самолёт,

и его с надеждой ждут и ждут.

И крошится на глазах упрямый лёд.

И затягиваем сами туже жгут

мы – так чтобы нас не… разлучил

этот Век, Век-чёрт, век Бог, век стон.

И уже мы сами в небе мчим.

И понятно, что полёт – не сон.

Барабаны бьют, ревут-трубят

обезумевшие флейты и кларнет.

Но уже едва-едва рябят

очертания вернувшихся планет.

Нет конца полёту, но любви

тоже нет конца. Ну, дождь … Что дождь?

Жгут, которым ты и я обвит…

Ты… не унимай, родная, дрожь.

Эта ночь и этот ураган

часть давно сплетённых наших душ.

Скоро предстоит черёд снегам.

Скоро мы узнаем, кто здесь дюж.

Самолёт летит. Дрожат огни

через струи, из которых соткан путь.

Если мы расстанемся… Одни…

Умоляю, ты… полёт наш не забудь.

Мы бродим все вокруг да около

овалами и даже хордами,

хрустя опавшими осколками,

порою делаемся гордыми,

грустя, скрывая это действо,

вздыхая, как бы понарошку.

О, да пребудет лицедейство.

Взметнём бокалы на дорожку.

До дрожи продирает рифма.

Да-да она… совсем не холод.

Парит тоска гитарным грифом,

и утоляет Муза голод,

бросая и сметая строчки,

прошедшие сквозь наши души.

Тот кто родился не в сорочке –

терзается и чистит уши.

Да… Приготовлены лекала,

и карандаш, и лист, и ластик.

Когда б любимых мы ласкали,

они б нам отдавались… ластясь.

Хрустят осколки под ногами

и шинами авто, что мчатся

нас обгоняя. Оригами

из слов сложить порой случается.

Случается порой утешиться

и раз в столетие утешить.

Гонец с депешею не спешится.

Промчится мимо. Ветра свежесть

почудится. Опять кривая

в движениях возникнет плавно,

когда бы без конца и края

навстречу двигаться в паване.

Что прячется за маскою лица

в полночный час… Когда … стучит рассвет…

Улыбка и вселенская тоска

напоминают бархата вельвет.

Их кажется пощупать можно, но

ничья рука их не коснётся вдруг.

И в комнате ещё пока темно.

И ты опять ничей… Не враг. Не друг.

Мы все ни чьи… Такая вот ничья.

Такой вот ход событий и минут.

И можно лишь тихонечко мычать:

как будто петь,… пытаясь… обмануть.

Невинен этот детский наш обман.

Ладонь ведёт он плавно вдоль луча.

И различит не каждый меломан

оттенки плавности движенья от плеча.

И плавятся видения. Течёт,

верней стекает, истекая, этот звук.

Не бог и чёрт, а пара: нечет – чёт.

Падение капли и круги вокруг в тазу.

Ход маятника – радость. Ход… Печаль.

И вот опять покинута кровать.

И привкус утра на губах. Встречай

всё то, что суждено тебя встречать.

И выбери из масок снова ту,

что не обманет встретивших тебя.

И улыбнись… едва… на чистоту,

мизинцем кончик уса теребя.

Сколько шарик не держи за ниточку, 

выскользнув однажды, улетит.

Станет меньше, чем чаинка в ситечке.

Не удержишь шарик взаперти.

Всё однажды превратится в точку.

Возродится ли из точки что-то вновь?

Выглядят всегда скупыми строчки:

хочешь жги, а хочешь – сквернословь.

То не шарик – дружба и влюблённость,

память, … междометий череда.

Осенью палёным пахнет лоно…

… Лучше отпусти, но не предай…

… детские мечты, веленья сердца.

Точка в небе слилась с синевой.

Ляжет иней на траву и скрипнет дверца.

Шарик в небе … Лютик полевой.

Или улетит он или сдуется,

Что обиднее… понятно – пусть летит.

Горизонт с небес всегда сутулится.

Горизонту это не претит.

Космос ты навряд ли поменяешь.

Можешь поменять страну и век.

Шарик вновь надутый нежно маешь…

или маешься, как всякий человек.

Зимний вечер, ветер, чашка чаю.

Шарик вертится вращаюсь на оси.

Даже в доме, в темноте ты различаешь

точку в небе… Хочется – спроси.

Жизнь проходит в ожиданьи встречи, 

пониманья разного,… в любви…

Состоит из вечеров и речи…

Или совы, или соловьи…

Встречными путями бродят страхи,

ищут повод, строят разговор.

В каждом выдохе, в руки случайном взмахе

прячутся поэт, скиталец, вор.

И не стоит умалять печали,

будет с чем бороться на пути.

Волны суетятся у причала,

словно просят (Не тебя ли): «Отпусти»…

Или это ты кого-то просишь?

Нет ответа. Остаётся путь.

Ты монетку в это море бросишь,

и шепнёшь кому-то: «Не забудь!…»

Растворится пена. Звёзды вспыхнут.

Повторялось это и не раз.

Пусть не ведом разговор нам ихний…

Горизонт сменяет вновь окрас.

На набережной в сумерки приходят

стихи, в которых много отражений.

Плывёт по речке белый пароходик.

Неспешно его плавное движение.

Хотя он исчезает очень быстро.

И быстро тает след на серых волнах.

Поверхность то тиха, то серебриста,

и всякое дрожание невольно.

То запах моря, свежести и тины.

То ощущенье вложенности в небо.

Сложение стихов – всегда рутина,

хотя в основе неожиданность и небыль.

Прекрасно если нету осознания

в чём таинство, и что за терпкий привкус.

Блаженны те, кто в этот час не с нами.

Да будет непорочным встречи искус.

Стою, смотрю, облизывая губы.

Они потрескались… Декабрь послезавтра.

Движения не плавны и не грубы.

Тот пароходик, исчезающий – соавтор,

сих строчек… Не пора ли выпить чаю?

Стою. Смотрю. Ловлю вокруг движения.

Себе внушаю, что оттенки различаю,

смешав опять любовь и отторжение

Герцогиня, проходите, мы… пригрели Вам местечко…

Здесь не дует, сухо, … правда, нет достойных Вас, речей.

Мы протёрли здесь окошко: можно видеть как овечка –

облако пасётся в небе у ручья… Он чей! Ничей.

Они льются вместе с светом, не печальтесь, Герцогиня,

Не тревожьтесь, наши карты не кроплёные ничуть.

Если окна запотеют можно испещрить их линиями.

Если иней их покроет… Подышать совсем чуть-чуть.

Дорогая герцогиня, мы Вам, правда, очень рады.

Наша скромная компания, станет не такой без Вас.

Мы клошары, мы бродяги… Но когда Вы с нами рядом

все печали и невзгоды не страшней чем глупый фарс.

Мы для Вас согреем чаю, и отыщем фортепьяно,

Пусть без клавиш и педалей, но ещё с остатком струн.

Извините что настройщик старый и немного пьяный,

Но он чудный славный малый и душою доброй юн.

Дорогая Герцогиня, не печальтесь и не бойтесь.

Ночь пройдёт, настанет утро, всем нам станет веселей.

Если можно, Герцогиня, перед сном нам песню спойте.

Вы поёте? Вот и славно. Нам становится теплей.

Вырубаю лес воспоминаний

и пытаюсь тщетно разглядеть

в затянувшем прошлое тумане

зеленью покрывшуюся медь,

заодно и сталь, чугун и бронзу.

Слышится вдруг гулкий стук литавр.

Шефствуют шеренгами там бонзы,

основания времён неся двутавр.

Их не подгибаются колени.

Твёрже плеч их только лишь базальт.

Как слонята следом поколения

вереницею бредут, кроша асфальт.

И куда идут, зачем идут – не ясно…

Понимаю – эту память я гоню.

И желания и результат – напрасны.

Всё заведомо неверно на корню.

Вспоминаю и… растут деревья:

стройные с кудрявою листвой.

Шелесту тому ещё я верю.

Вдаль смотрю и говорю: «Постой!»

Сам себе или какой-то мысли?

Просто ощущению… Застыл.

Облака над кронами зависли.

Тушит дождь горящие мосты.

А туман развеялся и видно

то, что набежало за века.

Вероятно – это очевидно.

Очевидно – нам не привыкать.

Разглядел ли в прошлом я ошибки

или просто малость повздыхал?

Вновь одни вопросы на засыпку

в час, когда закат отполыхал.

Не петля и не зигзаг – изгиб дороги.

Что там позади, что впереди?

Все кто был и все кто будут дороги.

Ветер снова дождик проредил.

Ветер – дождик, времена – деревья.

Новые… уже опять растут.

Всё в тумане, кроме недоверия

к воздвигаемому в прошлое мосту.

Я прищурюсь глядя в телефон

Я ли это? Или… некий он,

только притворяющийся мной.

У него ковёр мой за спиной.

И мои картины, и цветок

и фигурок за стеклом чуток.

Если не добавить срочно blur,

то получится фактически гламур.

Ну, а я – приветствую фейсбук,

неумело пряча свой испуг,

притворяясь добрым и своим,

становясь кому-то визави…

Улыбаюсь, словно не спеша

человечество учу с нуля дышать,

а на деле всё ищу слова…

Это сэлфи – новая глава.

Не глава – виток постов и строк,

будет новое, в какой-то чёткий срок.

Кто-то скажет: Этот чел… нарцисс .

Улыбнусь я, хитро глядя вниз.

Там, где на столе лежит листок

с подготовленным узором мыслей впрок,

тех, которым соответствовать стремлюсь,

из которых, вы берёте сны и грусть.

Собственно, о чём сейчас сыр-бор?

Время Аватар сменить … Пробор,

после стрижки, выбрит, чуть устал,

как всегда… улыбка на устах.

Да… улыбка – не ухмылка, вот он я.

Кто-то скажет: не добавить - не отнять.

Я на это поведу плечом…

словно спрашивая: Это, вы, о чём?

Сам отвечу, как всегда: в стихах…

Как-нибудь потом, не впопыхах.

Вам решать теперь кто этот «он»

если в том узрите вы резон.

Но … вернусь к началу – улыбнусь.

Пусть, мой Аватар умерит грусть.

Надежду звали Александрой.

Она была невелика.

Она спускалась к нам глиссандо

от звёзд в траву сквозь облака.

И прикасалась к лицам светом.

И превращалась в поцелуй.

И лето становилось летом.

И мы кружились на балу.

Сомненья становились вальсом.

Каким он был… тот чудный вальс.

Но наш корабль правым галсом,

а, может, левым, устремясь,

летел наполненный надеждой,

хлопком взмывали паруса,

и Александра, как и прежде,

стремилась в души к нам … Спасать.

Звезда высокая мерцала.

Звучали ноты стройных гамм.

Архангел к нам тянул зерцало,

но мы не ведали… К снегам

клонился наш вояж… Синели

они уже в глухой ночи…

И Александра веткой ели

колола щеки нам… Молчи.

И мы молчим и томно смотрим

с надеждою на первый снег.

Надежда делает нас бодрыми,

мы снова слышим звонкий смех,

и … звуки вальса… Александра,

Вы здесь? В ответ звучит рояль.

Опять любовь?… Опять глиссандо.

Вальс? Серпантин? Хрусталь? Спираль…