Последний романтик

Рояль волновался, он будто хотел убежать
по лужам ночного проспекта 
                                     в продрогшую бездну.
Мелодия нежностью с неба лилась не спеша,
и свет фонаря разрезал черноту, как кинжал,
и время тянулось замкнувшимся мигом отъезда.

 

Рояль торопился. Он словно пытался взлететь,
и слезы стекали по стеклам оранжевой грустью.
И не было сил у него эту муку терпеть.
Рояль торопился как будто чего-то успеть.
Он был не согласен, что в миг этот было так пусто.

 

А дождик ночной луж касался, как звуков рука.
Он тоже куда-то спешил через ночь переходом
по клавишам черным и белым: он словно ругал
и тех – кто не верил, и тех – кто надежды слагал
в значки никому не известного древнего кода.

 

И было тревожно и пусто. Одни лишь шумы
врывались в мелодию эту спешащей походкой.
И мир акварельный был снова как будто размыт
пятном светофора, гудками, шуршаньем из тьмы
в шаги убегающей в дождик случайной красотки.

 

Рояль не смолкал, продолжая шептать о любви.
Последний романтик среди этой мокнущей ночи.
Ему светофор, растворяясь, твердил: - Погоди!
Рояль сомневался. Он брызги, как звуки, ловил.
И очень хотел достучаться… Не просто, - а очень.

 

И вдруг над дворами во тьме зазвучал саксофон.
Он вторил мелодии сердца ещё не рождённой.
Реально.
              То было не эхо. Не призрак. Не сон.
И значит, романтиком быть оставался резон:
негромко играть, устремившись сквозь дождь убежденно.